Дикий мед - Страница 6

Они выпили по несколько чашек кофе, потом Поль налил немного старого выдержанного бренди. Но Домини не притронулась к бокалу, оставив его на столике у кушетки, и принялась беспокойно бродить по комнате, рассматривая картины, поднимая и ставя на место безделушки. Наконец она остановилась у тяжелых шелковых штор, обрамляющих высокие двери, выходящие в сторону пляжа.

Все время ужина Домини ухитрялась соблюдать относительное спокойствие, теперь же оно испарилось, а вместе с ним и кратковременный интерес к острову Анделос, о котором рассказывал Поль. Непривычные черты лица даже очаровали ее, пока он описывал дикое неиспорченное очарование острова и говорил о своем доме, стоящем высоко над нетронутой полоской закрытого пляжа. Дом на орлином утесе — так называли его островитяне.

— Отпусти меня, Поль! — вдруг заговорила она голосом, исполненным муки. — Если у тебя есть сердце, ты отпустишь. Ты ведь знаешь, что я не люблю тебя… — Тут у нее перехватило дыхание, так как Поль поднялся с места и направился к ней. Пальцы ее вцепились в шелк портьеры. Она видела сдержанную силу, тигриную грацию и самоуверенность, которая всегда сокрушала любой барьер, возникающий на пути к желаемому.

Домини стояла у портьеры, обрамленная шелком цвета слоновой кости, чуть отклонившись назад, как будто бросала вызов.

— И что я буду делать, как ты полагаешь, если отпущу тебя? Сожгу чеки и удовольствуюсь оставшимся пеплом? — спросил Поль.

— Что же, кроме горького вкуса пепла, может дать этот брак?

Ее глаза сухо блестели от отчаяния и казались огромными на побледневшем лице, она не отрываясь смотрела ему в лицо. Лицо Аполлона, смуглое и необычное, каждая черта будто отчеканена на несгибаемом железном характере.

— Если ты принудишь меня остаться, я возненавижу тебя, Поль, — предупредила она.

— Ненависть и любовь — близкие родственники, моя маленькая сабинянка, — говоря это, он тихо рассмеялся. — И то и другое чувство одинаково слепо.

— Между нами нет любви. — Глаза ее возмущенно вспыхнули от одной этой мысли. — И никогда не будет.

— Ну, ты говоришь о романтической любви. — Он подошел к ней еще на шаг. Его теплые ладони легли на ее щеки и остались так, хотя она напряглась. Он внимательно вглядывался в ее глаза. — О какой любви ты знаешь, кроме той, что описывают в романах? Какую другую любовь могли тебе предложить застенчивые молодые Галахады с заплетающимися языками? Когда он говорил это, она почувствовала, как зачастил у нее пульс, и подумала о Берри. Берри разбудил сердце Домини и заставил задуматься о любви и ее тайнах.

— Никто еще никогда не говорил, что глаза у тебя сине‑пурпурные, — почти невнятно проговорил Поль. — Они, как южные небеса в тот момент, когда все звезды еще прячутся. — Он наклонился и прижался губами к нежной коже в том месте, где шея переходила в плечо. — Ты должна понять, Домини, что когда я вступаю в сделку, то всегда выполняю обещанное и добиваюсь, чтобы и другая сторона выполняла свои обязательства.

— Но это не бизнес, — потрясенная, прошептала она. — Это наши жизни, наше счастье. Поль, неужели ты настолько циничен, что не веришь в счастье? И так неуязвим, что не чувствуешь боли?

— Мне не может причинить боль чужое мнение, — голос его слегка отвердел. — Я грек, и для меня важно только собственное мнение о себе. Как бы то ни было, Домини, мы заключили сделку и сегодня утром скрепили ее в церкви. Ты моя жена, и я не намерен отпустить тебя.

Он говорил совершенно серьезно. Это было написано на его лице, беспощадном прекрасном лице с янтарными тигриными глазами, в которых начало разгораться пламя. Страх, притаившийся в ее душе, вдруг вырвался, как туго заведенная пружина, и она рванулась, выскочила за дверь и помчалась к ступеням, ведущим к пляжу.

Холодный морской ветер тут же пронизал тонкие кружева и шелк платья, едва она выбежала на песок, спотыкаясь на тонких каблуках. Высоко над головой луна ныряла в облака, и темная тень накрыла Домини. Она испуганно оглянулась. Поль преследовал ее, как мстительный ночной бог… и в неровном свете луны лицо его казалось лицом дьявола.

Она была одержима таким отчаянным желанием убежать, что совершенно не сознавала, как близко находится от воды и скал на краю пляжа. Волны с грохотом обрушивались на узкую полоску песка, темные, огромные и взрывались сверкающим фейерверком. Домини вскрикнула, когда нога в туфельке на высоком каблуке подвернулась, она споткнулась о скользкий камень и почувствовала, как над ней разбилась огромная волна. Волна завертела и потащила Домини в море, будто тряпичную куклу. От холода у нее захватило дух, в ноздри моментально залилась вода, и Домини беспомощно закружилась в морском водовороте, не воспринимая ничего, кроме оглушительного грохота.

— Домини, — донеслось до нее, а за именем последовало непонятное греческое слово, потонувшее в реве моря.

Поль на ходу сбросил туфли. Штормовые облака разразились громом, и молния осветила пенящиеся волны. Он мощными гребками приближался к судорожно поднимавшей над водой руки жене. В резком свете молнии мелькнуло бледное отчаянное лицо. Еще мгновение — и его руки сомкнулись вокруг Домини. Она бессознательно вцепилась в него. Поль поддерживал ее голову над водой, и сознание у нее немного прояснилось. Домини осознала, что это Поль, ее муж, — и покорилась.

Он держал ее и боролся с волнами, плывя назад, к пляжу. Когда он выбрался на песок, вода ручьями лилась с его вечернего костюма. Руки крепко держали Домини, трясущийся от холода и страха комочек, в прилипнувшем к телу, совершенно испорченном сине‑белом платье. Песок хрустел под торопливыми шагами Поля, затем он поднялся по ступеням к вилле и вошел через высокие двери прямо в гостиную.